В эту "формулу" бывший фронтовик из Сергиева Посада, участник битвы под Москвой, ветеран ЗОМЗа Петр Григорьевич Фирсов вкладывает простое и одновременно емкое понятие. Для него жить как все, значит без колебаний разделить с ровесниками все испытания своего времени. Это означает не прятаться от трудностей и не искать легкой доли, не просить для себя должностей и привилегий. И работать так, чтобы и десятилетия спустя тебя вспоминали добром. Это и есть для него жить честно. Сам он следовал этому правилу всю свою долгую жизнь. Кто-то назвал бы такую судьбу непростой, а бывший фронтовой пехотинец на 89-м году жизни искренне считает себя исключительно счастливым человеком.
Как подкидышу судьбу исправили Петр Григорьевич говорит, что поставил себе цель — пережить
90-летний рубеж. А все, за что он берется, выполняет с гарантией.
Фронтовик облачается в пиджак, который ему сшили к прошлогоднему Параду Победы. На груди награды высочайшей фронтовой пробы — два солдатских ордена Славы, медали "За отвагу", орден Красной Звезды. Высокий, подтянутый ветеран выглядит браво в парадном облачении. Но снимок был бы неполным без его верной спутницы — Марии Сергеевны.
Они уже 60 лет вместе, поэтому усаживаем супругов рядом. С фронтовыми наградами главы семейства достойно соседствуют медали жены — участницы трудового фронта.
Фирсовы — семья заслуженная. Они вырастили двух сыновей, трех внуков, их правнучке уже четырнадцать лет. Замечаем, что Петр Григорьевич о своем семействе говорит с особым чувством. Причину узнаем чуть позже, когда речь заходит о его собственном детстве. Ветеран вспоминает, что в родной деревне Бор близ Марьина его все звали подкидышем.
Жизнь нашего счастливчика началась самым драматическим образом. Собственная мать подбросила трехмесячного сына в дом бывшего мужа, и хорошо еще, что не на крыльце оставила. Выбила стекло и сунула сверток с младенцем в хату. И больше жестокая мамка никогда в жизни не захотела хотя бы увидеть свою кровиночку. У отца жизненные обстоятельства сложились так, что он вскоре отдал мальчика на воспитание в многодетную семью дяди. Потом паренька опекала двоюродная бабушка, а на фронт провожала сердобольная тетка.
К ней же он вернулся после демобилизации. Другого дома у подкидыша не было. Мог уехать в далекую Алма-Ату по приглашению друга-авиатора: никакие семейные узы его не держали, лети на все четыре стороны. А он почему-то поехал навестить тетку и встретил свою Марию. Вместе они исправили досадную ошибку в его судьбе. У круглого подкидыша появилась своя большая, настоящая семья. А кто оценит это достояние острее и душевней, чем тот, у кого не было ни дома, ни близкой родни.
— И это, по-вашему, везение? — спрашиваем у ветерана.
— Конечно, — убежден собеседник. — Мне судьба подарила талант легко сходиться с людьми и находить друзей, до сих пор ощущаю за собой такое свойство. Видно, чем-то нравился я людям. Дальняя родня не бросила и не сдала в детдом, приютила и воспитала подкидыша. И, как выяснилось, неплохо воспитала: и ростом вышел, и в войну фамилию не уронил. Когда в десять лет потерял отца, который всего год как нашел меня и взял к себе жить, опять чужие люди выручили. Коллеги отца — железнодорожники определили в ФЗУ, получил профессию слесаря, стажировался на московском оборонном заводе. И всегда был среди своих, в коллективе, в общих заботах. Ничем судьба не обделила, такой жизненный век отмерила, своей семье начало положил — это ли не везение?
Все пережить
Петр Григорьевич вспоминает себя 18-летнего. Он тогда был слесарем на Скобянке. Наперед никто не загадывал, и вряд ли кто мог себе представить, что война продлится долгих четыре года, но к решающей схватке готовились. Завод уже выпускал опытные партии автоматов. Молодежь училась на военных курсах, варила в цехах противотанковые ежи. У него была стопудовая бронь: завод готовили к эвакуации. Парень тянул до последнего, никак не мог свыкнуться с перспективой отъезда. И явился чуть ли не к последнему эшелону.
Эту картину отлично помнит и сегодня. Для эвакуируемых семей подали состав для перевозки лошадей, который спешно оборудовали нарами. На них отъезжающие располагались целыми семьями вместе со своим дорожным скарбом. Мужчины в мрачном оцепенении, женщины в слезах, провожающие голосят. Посмотрел он на все это, прислушался к себе, развернулся — и в военкомат. А там безо всяких расспросов определили Петра Фирсова по досрочному призыву в 46-ю отдельную бригаду пехоты.
Хоть и обстреливали они с заводской молодежью первые автоматы, а воевать-то пришлось с обычной винтовкой. Осень 41-го, подступы к Москве в районе Яхромы, пехота. Спрашиваю Петра Григорьевича, сам-то он понимал, что все это вместе — почти как смертельный приговор. Бывший фронтовик говорит, что вот тут его сиротство, как ни странно, сослужило ему полезную службу. Говорит, что видел, как мучились соратники, у которых дома остались родители, семьи, дети. Каким невыносимым психологическим прессом была фронтовая неизвестность для его ровесников. А он понимал, что не стал бы ни для кого тяжелой утратой, и это было как броня.
Некому было помолиться за 18-летнего солдата Фирсова, но кто-то явно взял над ним опеку. Отвоевал всю войну в пехоте до самого Кенигсберга, до победного залпа, а его только трижды легко зацепило. Как в любимой фронтовой песне поется: «Если раны — небольшой…» Через месяц лечения в полевом госпитале возвращался в строй.
— Вы ждете от меня рассказов, как поднимались в атаку и теснили врага? — спрашивает ветеран. — А я вам расскажу, какой была наша ежедневная фронтовая работа. Мы месяцами не вылезали из промозглых болот. Конечно, почувствовали, когда немцев стали теснить от Москвы. Знаменитым сражением эти фронтовые события на подступах к столице станут позже, а в то время мы наступали по болотам и спешили освободить деревни, пока немцы не успели их сжечь. Это было их почерком — оставить после отступления одни головешки на месте сел.
Ветеран вспоминает, что даже молодые в этих бросках по топям и болотам были от головы до пят покрыты простудными нарывами. Воевали в бригаде в основном 50-летние бойцы, которые во время 30-километровых бросков еле волочили ноги. Такие рослые солдаты, как Петр, помогали им донести вещмешок. Даже на привале поджидали испытания. Приходилось по два километра балансировать по бревнам до полевой кухни и обратно с бидоном харчей на плечах, рискуя каждую минуту оступиться и нырнуть в трясину.
По словам Петра Григорьевича, у этого воинства было даже особое прозвище — болотные солдаты. Какие потери понесла бригада к концу 42-го, обнаружилось, когда часть отправили на озеро Ильмень под Новгород для пополнения и переформирования. Оказалось, что из московского сражения вышел живым только один из трех пехотинцев. У командира отделения Петра Фирсова за бои в подмосковных болотах два ордена Славы и медали «За отвагу». А когда при нем возникают разговоры об особых военных заслугах, он всегда задает только один вопрос: солдатские награды на фронте заслужил? Вот это значит — воевал.
Будут еще орден Красной Звезды за освобождение Литвы в 44-м, медали за другие операции, а награды за бои в Белоруссии находят сергиевопосадского ветерана до сих пор. Но самыми заслуженными он считает именно солдатские ордена и медали.
Войну старшина 319-й дивизии Северо-Западного фронта Петр Фирсов закончил в Кенигсберге. Немцы воевали на своей земле отчаянно. То, что пехотинец и тут уцелел, действительно можно считать неслыханным везением.
После пехоты хоть в колхоз Гимнастерку фронтовик не снимал до демобилизации в 1950-м, слесарное прошлое пригодилось при обслуживании летной техники в авиационной части. Служил на разных аэродромах под Берлином. А потом ноги сами привели в родной Загорск. Заехал буквально на побывку, да встретил Марию и переменил все планы на 60 лет вперед. Вместе работали на ЗОМЗе. Петр Григорьевич сам удивляется своей трудовой книжке. Говорит, надо же: тонкая книжица, записи о приеме и об увольнении, а между ними 50 лет жизни.
Он работал бригадиром, мастером, начальником отдела, руководителем цеха. Когда надо было поднимать сложный участок — транспортный цех, призвали, конечно, Фирсова. Он оценил объем работы: боксов для транспорта нет, работники месят грязь под ногами. А цех в ту пору был как пассажирская автоколонна — 250 единиц техники, десятки автобусов для доставки рабочих. Хотел отказаться — не тут-то было. Ну а уж если взялся — довел дело до победы.
Уходить надо вовремя — это еще одно правило Петра Григорьевича. Доработав до пенсии, выдвинул на свою должность им же подготовленного специалиста. А сам ушел в мастера и работал на заводе до 80 лет. Однажды чуть было не стал директором колхоза! Он так толково участвовал в шефской помощи селу, обнаружил такое знание вопроса при строительстве Сватковской птицефабрики, так умело механизировал дойку, навозоудаление и другие участки сельского производства, что получил предложение возглавить Хотьковское хозяйство. Но тут уж вмешалась Мария Сергеевна. В общем, поломала мужу сельскую карьеру. Он сам этому только рад. Говорит, что супруга спасла. Ведь если бы взялся, уже не отступил и работал бы как всегда по-честному.